Квартероны неожиданно решили присоединиться к нашей охоте на «неведому зверушку» и теперь засели с луками где-то на крыше.

Когда луна вскарабкалась на небо, занятие пришлось прервать. Тварь могла учуять магию и не прийти.

Мы затаились на чердаке у деревенского гончара. Его дом находился на возвышенности — селение было видно как на ладони.

Время шло, я уже начала отчаянно зевать, а потом и вовсе клевать носом, как в тишине раздался подозрительный звук. Сон слетел мигом. Проморгавшись, я увидела, как тварь головой вниз спускалась по частоколу. Оказавшись на земле, она покрутила уродливой башкой, принюхалась, а после, переваливаясь на четырех конечностях, как исхудавшая облезлая обезьяна, потопала меж домами.

Вот она остановилась у дома, понюхала бревенчатый сруб, погладила его скрюченными пальцами с длиннющими когтями, а после, поскуливая, начала его скрести. Сначала ласково, затем все яростней, а под конец принялась терзать, вырывая щепы. Она рвала бревно, повизгивая от злости, рыла возле него землю.

И тут откуда-то сверху разом ударили две стрелы и через секунду еще две. Двоедушник, завыв, встал на задние лапы, а потом как ни в чем не бывало принялся карабкаться по стене, забираясь на крышу. Братья выстрелили еще раз. Я ударила «обрядом оков», притормозив тварь, и в дело вступил Морвид. Жрец, высунувшись по пояс из слухового окна, выкрикнул что-то. С посоха сорвался яркий луч, ударивший твари в голову. Тварь сорвалась и рухнула вниз, на землю. Еще один луч из посоха ударил в нее, и только тогда тварь затихла.

Я вытащила приставную лестницу и спустилась с чердака. Морвид страховал меня сверху. Лишь когда я опустилась и, зачерпнув силу, встала на изготовку, он присоединился ко мне. Мы осторожно направились к двоедушнику. Тот не шевелился и вообще не подавал никаких признаков жизни. Не приближаясь, жрец потыкал его своим посохом, проверяя. И тут тварь мгновенно взвилась с места, нацелившись ему в горло. От неожиданности я ударила чистой силой, даже не успев сформировать заклятие. Двоедушника откинуло в сторону, и он с воем принялся кататься по земле. Свет Лемираен сжег его, слизывая мясо с костей. Вокруг распространилось зловоние от паленой шерсти.

— Ольна! Да добей ты ее! — услышала я сквозь вопли.

Я ударила еще раз. Тварь мгновенно затихла, а потом ее тело начало стремительно меняться. Через несколько секунд перед нами уже лежал полуистлевший человеческий труп.

Из домов на шум с факелами выскочили деревенские жители. Увидев нас возле распростертых останков, они стали опасливо приближаться. Первым подошел тот самый старичок, что выглядывал из ворот, когда мы приехали. Видимо, преклонный возраст позволял ему не бояться.

— Ух ты-ть! — протянул он, прикрывая нос и рот локтем от зловония, что исходило от трупа. — А кажись, я его знаю!

После этих слов люди осторожно обступили тело. Кто-то зажимал нос руками, кто-то поспешил отскочить в сторону. Только старики, самые крепкие мужики да пара любопытных баб продолжали рассматривать тело.

— Ить и правда! — подала голос баба в пестрой юбке. Она выпростала руку из-под вязаной шали, в которую укуталась, и принялась тыкать пальцем. — Это ж Боганькин хахаль, что шастал к ней четыре зимы тому назад, а потом пропал! Она еще так убивалась!

— Та не! — возразила ей сморщенная старушенция со спутанной гривой седых волос. Бабка опиралась на клюку и была настолько колоритной, что ей бы доверили в сказках роль Яги исполнять без грима. — Не Боганнин, а Милькин. Это он ее обрюхатил, а потом обокрал и сбежал.

Сторожилы деревни и главные сплетники, невзирая на вонь, принялись выяснять, кто же это был. Я глянула на них, сплюнула вязкий ком в горле и поспешила убраться.

— М-да, народу развлечений не хватает, — выдала я, проталкиваясь через толпу.

Любопытные подтягивались, всем не терпелось посмотреть на труп твари, что терроризировала их так долго. Чтобы прорваться сквозь кольцо зевак, мне пришлось поработать локтями.

Наутро хозяин рассказал, что общими усилиями жители деревни опознали тело и вспомнили, как все было. Двоедушником оказался некий Альпин Рейлир, — я не ошиблась, определив вид твари. При жизни он был торговцем солью и ухаживал за Боганной — вдовой, красивой бабой в самом соку. Но вдруг пропал, как в воду канул. Поначалу думали, что он по делам уехал, а потом — что бросил свою полюбовницу. По весне мор случился, и всем стало не до него. А по осени деревню охватил пожар, и многие дома пришлось отстраивать заново. Боганна тоже погорела и к зиме съехала к дальним родственникам в город. На том все и забылось.

Но уже со следующей весны в деревню начала приходить тварь. Сначала к крайним домам, потом стала пробираться дальше. Ограда положения не спасала. Еще кузнец рассказал, что перед исчезновением Альпин хвастался, что скоро разбогатеет и уедет из деревни с возлюбленной. Но не вышло.

Скорее всего, мужичонка сгинул в лесу, одна половина его души упокоилась с миром, а вторая — воплотилась в упыря. Только в остатках разума у него осело, что он деньги где-то припрятал. Вот от того и стал наведываться да искать. Только чего искать — сам не знал, лишь бегал да под домами рылся. А может, и знал, но после пожара дома-то по-другому поставили.

Позавтракав, в сопровождении кузнеца мы пошли посмотреть на место, где раньше стоял дом Боганны. За нами следом потянулась едва ли не половина деревни. После ночного происшествия всем было страсть как интересно, что же мы будем делать дальше.

Кузнец привел нас к ограде, где земля была занята огородами. Но на одном пятаке ничего не росло. Спекшаяся от жара до черноты земля еще хранила следы пожарища.

— Вот тут ее дом и стоял, — указал кузнец.

Морвид вышел на центр пепелища. Толпа обступила его по периметру.

— Посмотрим, посмотрим, — пробубнил жрец себе под нос и со всего размаху ударил посохом в землю. — Да будет здесь!

Люди отпрянули, по толпе покатился осторожный шепоток. Морвид, держась одной рукой за посох, другой повел над пепелищем.

— Иди ко мне! — повелительно выкрикнул он, отчего жители отшатнулись, сделав шаг назад, а особо впечатлительные вообще предпочли уйти подальше от места волшбы.

Посох засветился сначала рыжим, потом алым, раскаленный воздух потек над ним, а потом и вовсе вспыхнул голубоватым пламенем. Поначалу ничего не происходило, жрец медленно поворачивался, поводя перед собой рукой, когда в одном из углов земля зашевелилась, принялась вспучиваться, и наружу показался обычный глиняный жбан, в каком хозяйки обычно держали молоко.

Толпа заохала и заахала на разные голоса. Кто-то уже потянулся к жбану, чтобы поднять его из земли.

— Не тронь! — закричала я и бросилась к находке — от нее ощутимо разило темной силой.

Все тут же замерли, опасливо косясь на жбан. А я, начав шептать очистительную молитву, стала приближаться. Морвид, тоже почуяв неладное, грозными окриками заставил жителей отойти еще дальше и тоже принялся колдовать. Я ощутила, как темная сила запульсировала, забилась внутри сосуда толчками, а потом вовсе разорвала его. Жбан разлетелся в стороны множеством мелких осколков, а на земле осталась лежать маленькая бутылочка, покрытая золотой сеткой с самоцветами в перекрестьях.

Кто-то ахнул, запричитал, какая, мол, дорогая вещица, но жрец рыкнул: «Кто коснется, тот станет упырем», — и при помощи магии поднял бутылочку в воздух.

— Морвид!..

Обернувшись, я увидела, как Лиас, расталкивая столпившихся на безопасном расстоянии жителей, спешит к нам. Он в волнении что-то говорил на эльфийском.

Жрец, не переставая колдовать, недовольно буркнул:

— Не тараторь! Я не понимаю тебя.

Лиас остановился рядом с ним и, напряженно следя, как бутылочка медленно плывет по воздуху, еще раз повторил по-эльфийски. Морвид в ответ кивнул ему и, бросив на меня косой взгляд, предупредил:

— Сам я не смогу, но, если попрошу…